6 июня 1903 года. Катино. Давно вернулся в Россию: вся заграничная поездка отошла в какую-то туманную даль, так что я часто спрашиваю себя: действительно ли зима не мираж, правда ли, что именно я совершил весь этот круговорот и пережил ту оргию событий и впечатлений, которая пронеслась с быстротой молнии и исчезла в архивах вечности. «Родные» впечатления такого сорта, что могут заставить позабыть решительно обо всем. Не успели мы вернуться, как 6 Апреля разразился страшный еврейский погром в Кишиневе. Сначала мы думали, что дело не так серьезно, но приходящи получающиеся каждый день подробности в письмах, да и газетные известия, скоро развеяли все недоумения и стало совершенно ясно, что в Кишиневе происходила резня, перенося напоминающая времена Варфоломеевской ночи.
Превосходно организованный целыми шайками громил, при явном попустительстве администрации и прямом подстрекательстве «Бессарабца», погром был проведен с правильностью военных маневров. В первый день разбивали еврейские лавки, во второй, получив подкрепление, толпа кинулась в дома и началось нечто такое, что не поддается никаким описаниям. Людям вколачивали гвозди в голову, насиловали женщин и девушек, выбрасывали тела на мостовую, оскверняли синагоги, разрывали свитки над трупами синагогальных служек, которые умирали как герои на своем посту, защищая до последней капли крови народные святыни против озверевшей толпы дикарей. Врачи, побывавшие на войне говорили потом, что никогда не видывали таких ран. В это время губернатор фон-Раабен сидел в своем доме под охраной чуть ли не целого батальона солдат, как будто ему угрожала опасность, а вицегубернатор Устругов разъезжал по городу делая пасхальные визиты. Когда один несчастный еврей бросился к нему, умоляя о помощи, достойный представитель высшего правительства, который, как оказалось впоследствии был главный моральный виновник погрома, презрительно оттолкнул его и с криком «пошел вон, жид», проехал дальше. Обезумевшая от ужаса еврейская масса была всецело предоставлено во власть банды пьяных людоедов, которых от запаха крови охватила какая-то лихорадка убийств и грабежей. Улицы по которым прошли эти гунны представляли картину полного разрушения, точно город сразу вымер. Но мало того, что толпа наслаждалась насилием и убийством, во главе ее стояли «интеллигенты», 2 студента (Урбанович и Малай), гимназисты, семинаристы, нотариус, гласный думы, чиновники казенной палаты, инженер Балинский, который разгромив табачную лавку, приказал подать себе папиросу, для того, чтобы испытать, как курится папироса после погрома (подлинные его слова). Оторопь берет, когда все это записываешь, голова кружится, перестаешь понимать самые простые вещи; для меня все слилось в одну громадную гору человеческих трупов чело трупов моих несчастных, забытых своим Богом, единоплеменников. Нет ни слов, ни красок для того, чтобы выразить хотябы десятую долю того, что чувствуешь и переживаешь.
Подробности до того ужасны, что у меня решительно не хватает храбрости их записывать.
Конечно не вся интеллигенция сделала из себя добровольных начальников этого славного дела бойни; были и обратные примеры: товарищ председателя Суда Горяинов спас от разграбления целый район, и в то же время, как он разгонял толпу, жена его воровала материи; до чего же надо опуститься, чтобы эти куски ситца или полотна не жгли руки тому, кто до них дотронется.
Прошло уже два месяца, но я чувствую себя так, словно все произошло вчера. В Августе я еду с дядей в Кишинев. Иван Кронштадтский, который сначала произнес проповедь, обвиняющую погромщиков на днях опубликовал в «Знамени» письмо, в котором просил своих возлюбленных братьев во Христе, Кишиневских христиан, простить ему укоризну к ним обращенную; он наглядно убедился, что в погроме виноваты сами евреи, что христиане остались обиженными, а евреи сугубо награжденные своими и чужими собратьями.
После этой религиозной санкции погромам, можно ожидать всего. Что-то будет, что-то будет!?
Добровольная Еврейская Пропаганда 