Небо ночи, как пепел, застыло;
Пожелтела сухая листва —
Опадала сухая листва;
Был октябрь (о, давно это было,
Но жестокая память жива) —
И над озером Обер уныло
Омрачали туман дерева —
Над Болотом сплетались уныло
В заколдованный лес дерева.
Кипарисов-титанов аллея —
Я бреду, и Психея со мной —
Моя Совесть и Память со мной.
В те года моя кровь, пламенея,
Бушевала кипучей волной —
Словно лава, кипучей волной —
Словно лава, что в царстве Борея
Изрыгает вулкан ледяной —
Кратер Янек, твердыня Борея,
Серый факел страны ледяной.
На устах слово говора стыло;
Было мутно значенье речей —
Наших бледных и робких речей:
Мы забыли, что все это было
В ту октябрьскую ночь из ночей —
Мы забыли, что рядом уныло
Расстилалось Болото Теней —
Я забыл, и Психея забыла,
Хоть когда-то здесь были мы с ней.
Потемнели ночные чертоги,
Предвещая предутренний час —
Предрассветный таинственный час —
И в конце кипарисной дороги
Влажный свет засиял против нас:
Тихо выплыл, сверкая, двурогий
Искрометно-лазурный алмаз —
Полумесяц Венеры двурогий —
Предрассветной Астарты алмаз.
И сказал я: «В эфирном просторе,
В море вздохов витает она.
Эта искра теплей, чем Луна —
И, узнав, что навек твое горе,
Что навек ты бездольно грустна,
Поднялась она с лаской во взоре
И для нас озарила она
Путь высот, где царит Тишина.
Звезды Льва нам пророчили горе,
Но теперь победила она —
И взошла, с кроткой лаской во взоре,
Возвещая, что ты прощена!».
Но с мольбой мне шепнула Психея:
Я не верю мерцанью вдали —
Чую сердцем угрозу вдали.
Кроткий блеск ее — ласковость змея, —
О, бежим — мы до бездны дошли!»
И поникшие крылья, слабея,
Опустились до пыльной земли,
И рыдала она, цепенея,
И влачилися крылья в пыли —
Вдохновенные крылья в пыли.
Я сказал: «Это бред, дорогая!
Вечный мир в том дрожащем огне —
О, утонем в хрустальном огне!
Словно очи Сивиллы, блистая,
Он Надеждой горит в вышине —
Красоту нам сулит в вышине!
Посмотри — он восходит, сверкая,
Выше, в высь, к неземной глубине —
Он манит нас, приветно мигая,
За собою к святой Тишине —
Он взывает к тебе и ко мне!»
И целуя, лаская, лелея,
Разогнал я печаль ее дум —
Я развеял печаль ее дум;
Мы пошли — но прервалась аллея:
Мы стоим у ворот мавзолея —
Он заброшен — нахмурен — угрюм.
И сказал я: «Психея — Психея —
Чей приют так пустынно-угрюм?»
И Психея прочла: «Улалюм —
То гробница твоей Улалюм».
И тогда мое сердце застыло,
Словно листья осенних ветвей —
Словно листья поникших ветвей —
И вскричал я: «О, помню что было
В ту проклятую ночь из ночей —
В ту октябрьскую ночь из ночей —
Я пришел сюда с ношей моей —
С окровавленной ношей моей —
О, зачем в эту ночь из ночей
Вновь я здесь, у Болота Теней —
Средь деревьев, застывших уныло
Над туманным Болтом Теней —
В заколдованной чаще, уныло
Обступившей Болото Теней…».
Добровольная Еврейская Пропаганда 