Беседа с Дьяволом. В. Жаботинский

I.

    Когда спускаешься к Иерихону, слева видна, среди бесплодных, чудовищно-исковерканных гор той невеселой местности, одна особенно безотрадная скала, и на ней монастырь. Скала называется «Карантин», что значит: сорок дней. Здесь, по преданию, Сатана 40 дней искушал Иисуса. С тех пор почти каждого еврея от времени до времени искушает Дьявол. С нами, мелочью, он, конечно, не возится так долго: поговорит за стаканом пива и бросит. И является не лично, а посылает заместителей меньшего калибра…

    Такая беседа с делегатом Сатаны была недавно и у нижеподписавшегося, и ее стоит воспроизвести. Люди, одержимые недугом проницательности, прочитав ее, скажут, что это подделка: что мысли, приписанные Сатане, суть на самом деле заветные мысли автора, только он побоялся их прямо высказать. Уверяю, что оно не так. Автор, право, не настолько боязлив, когда надо пойти вразрез с правоверием. Напротив: если бы он решился высказать до конца одну из любимых своих мыслей, он бы выразил ее в следующей, нарочно парадоксальной форме: задача публициста именно в том, чтобы идти в разрез с правоверием; ибо, если он по каком-либо вопросу согласен с правоверием, то никому его публицистика в этом вопросе не нужна, и лучше ему помолчать. Нет, добрый читатель: Дьявол действительно искушал автора; и не единоличный, а много их было. Я только для удобства излагаю так, как будто искуситель был один и всю свою ересь сказал сразу. На самом деле, десятки говорили автору то же самое — и все настоящие дети Сатаны, т.е. люди неглупые и бывалые. И действительно своего твердого мнения на эту тему у автора еще нет. При том, он знает, что и к единомышленникам его часто приходят такие же эмиссары Злого Духа. Для того он и изложил эту беседу: все вместе подумаем, а там и увидим.

II.

    Назовем посла Сатаны господином С. Д. и дадим ему первое слово. Беседа происходит, скажем, в Ротонде, на бульваре Монпарнасс, днем, когда там можно еще разговаривать.

    — Вы, сударь мой, человек безмозглый, — сказал г. С. Д. , — и я это давно заметил.

    — А я нет, — искренно признался автор. — В чем дело?

    — Вот вы принимаете участие в работе, задача которой — переродить сионизм. А как вы за это взялись? По безмозглому. Вы критикуете то, что делают другие, и даете советы, как надо поступать. Критика ваша правильна, и советы ваши недурны: в этом я ваш единомышленник. Но ваш метод — ограничиваться критикой и советами, т.е. составлением программы, писанием статей, речами, агитацией и т.д. — метод безмозглый.

    — Протестую, — возмутился я. — Это — испытанный метод всякой оппозиции. Таким путем массы начинают постепенно усваивать новые мысли; а когда усвоят, тогда они призовут тех, кто учил их этим мыслям, т.е. нас, и поручат нам проводить их в жизнь при помощи всего аппарата сионистской организации. Да разве вы и сами не видите успехов, уже нами достигнутых? Даже сторонники нынешнего правления признают, что оно вынуждено повторять наши слова и жесты.

    — Друг мой, — возразил г. С. Д., — вы что-то путаете. Я даже не знаю, стоит ли нам дальше разговаривать. Чтобы выяснить, стоит ли, позвольте задать вам предварительный вопрос. Чего вы добиваетесь? Того ли, чтобы нынешние заправилы изменили свои взгляды, приняли ваши советы и — благополучно продолжили править сионистским кораблем, только в новом направлении? Или же того, чтобы и личный состав правления изменился, т. е. чтобы «власть» (увы, какое неподходящее слово!..) перешла в руки, вам симпатичные?

    — Вы сами знаете ответ, — сказал я нетерпеливо. — Сказали же вы только что: «хотите переродить сионизм». В старые меха не вольешь нового вина, и т.д. — кто этого не слышал? Нынешние заправилы могут, конечно, усвоить наши слова и жесты,; из тактических соображений, или даже искренне, ибо они люди умные и порядочные; но делать наше дело — им не под силу. Активизм есть особое свойство натуры. Наши противники могут заучить наши лозунги наизусть, но работать по ним не могут. Мы требуем новых лиц в правлении.

    — А кто их выберет? Старые лица на конгрессе? Тот же состав, что в Вене год назад, только под новой нумерацией, XVили XVI?

    — Нет, — заявил я. — Мы требуем новых лиц и на конгрессе. Новых делегатов.

    — Одобряю. Но кто выберет делегатов? Собираетесь ли вы ждать, пока весь Израиль «переродится», вымрет все нынешнее поколение шекеледателей?

    — Н… нет. Это слишком, — признался я. — Еще паспорт просрочишь.

    — В этом и есть корень дела. Вы должны прийти к массам, в большинстве своем таким, каковы они сегодня, т.е. с не-«активистской» натурой, и добиться того, чтобы они выбирали делегатами активистов. Как вы это сделаете? Будете выхваливать «натуру» ваших кандидатов и критиковать «натуру» противников? Это же не парламентарно и вообще безобразие.

    — Не натуру, сударь, а взгляды, — сказал я наставительно.

    — А масса вам ответит: ваши взгляды хороши, но ведь наш кандидат, хотя на 14-м конгрессе их не разделял, теперь уже усвоил их наполовину. — А через еще год скажут: на три четверти. Чем же он плох?

    — Тем плох, что, очевидно, не умеет думать собственной головой. Чем доверяться учениками, доверьтесь учителям, которые оказались правы.

    Г. С. Д. обрадовался.

    — Вот спасибо за удачное слово: учителя. Вы хотите быть только учителями. При этом вы забываете, что ценность учителя падает по мере того, как ученик усваивает его премудрость. Я, скажем, приглашаю к сыну репетитора по географии. Ценность репетитора в начале — 500 франков. Но когда мальчик изучил Азию — ценность уже — 400. А когда ученик «пройдет» все части света, я учителя отпущу. С благодарностью, если я воспитанный человек, или без оной, если я хам; но учитель мне больше не нужен.

    — То география, — ответил я, — а то творческая работа. Скажем, концерт, — если уж говорить уподоблениями. Все понимают, что пианист Рубинштейн может научить скрипача Саразате недурно играть на пианино; но если нужно давать концерты не на скрипке, а именно на рояле, то нельзя это поручить Саразете хоть он и «усвоил».

    — На это, сказал он, — я вам после отвечу; но не притворяйтесь, — вы сами знаете, что провалившиеся политики часто выезжают на истине, заимствованной у противника, и (поскольку речь идет об успехах на выборах, если не в работе) часто с полным успехом. И никто им этого в грех не ставит. Напротив, еще похваливают: умеренный, мол, человек, не фанатик, прислушивается к каждому разумному слову, кто бы его ни сказал…

    — Одно из двух, — ответил автор с высоким благородством и беспристрастием, — если они действительно могут провести в жизнь наши принципы. Если у них тоже есть активистская, аграрно-реформистская, легионистская натура, только, как Илья Муромец, они 33 года об этом не догадывались, — то дай им Господь удачи, чего же лучше? Пусть делают по нашей указке, а мы будем переводить Эврипида или печатать атласы по зоологии.

    — Это чепуха, — сказал он, — ведь мы установили, что они — старые меха, и вино ваше в них только скиснет.

    — А если так, то будет второе из двух: новый курс им не удастся, цена земли дойдет до…. .. .дцати фунтов за дунам, англичане устроят арабский парламент, эмиграция захиреет, охраны не будет — массы увидят, что ученики довели дело до катастрофы.

    — Опять удачное слово, — рассмеялся он: — «катастрофа». Вот что верно! Если будет катастрофа (а она неизбежна, если эти же люди останутся у руля), тогда, конечно, массы, даже не «перерожденные», потребуют перемены. Более того: сами нынешние правители тогда с удовольствием уйдут. Кому охота вытаскивать сионизм из катастрофы? Эту радость охотно предоставят вам. И тогда вы получите в наследство долги, погибший престиж, разрушенный кредит, организацию с опущенными руками — милости просим, извольте барахтаться. На это вы идете, с вашим методом «учительства», Оттого я назвал его безмозглым. Но он еще хуже? Он антипатриотичен. Нельзя, не имеете вы права, исповедуя полное убеждение, что движение идет к яме, сидеть и ждать, пока оно свалится, а тогда сказать: ага, — что я вам предсказывал?!..

III.

    — Допустим, — сказал я. — не соглашаюсь, но допустим. Что же вы предлагаете?

    — Когда Бен-Иегуда решил, что надо возродить еврейский язык, он не ограничился проповедью, а сам заговорил по-еврейски. Советую вам последовать его примеру.

    — То есть?

    — То есть, когда вы указываете, что правители движения должны были бы делать то-то и то-то, но не делают, — то закачивайте рукава и делайте это сами.

    — Ого! Например?

    — Сколько угодно. Вы считаете, что для финансирования колонизации Керены наши недостаточны, нужны другие доходы. Например: сбыт палестинского товара в диаспоре. Значит: мобилизуйте ваших людей, покройте Европу сетью лавок и попробуйте, после неизбежной сотни неудач на первых порах, добиться толку. Или: кто-то из вас где-то писал, что индустрия книги в Палестине могла бы кормить целый городок, и что в будущем можно было бы добиться, чтобы те девять миллионов библий на разных языках, которые в прошлом году распространило Библейское общество из Лондона, печатались в Палестине, не говоря уж о молитвенниках для евреев. Я не специалист, не знаю. Но если вы в этом убеждены, — зачем же вы проповедуете? Пошлите двадцать человек собирать деньги, подберите техников и устройте дело. Или: вы верите в то, что через страхование можно отвлечь в Палестину значительную часть сбережений диаспоры? Вербуйте страховых агентов. Или: — в другой области: — вы считаете, что еврейская молодежь должна учиться военному делу? Закачайте рукава, создайте школу инструкторов, группы на местах, — словом, не учите г. Соколова, как ему спасать Израиль, а спасайте его сами.

    — Это и мне нравится, — сказал я, — но от очень умных людей слышал я и обратное мнение. Не верят, например, в жизненность таких строительских начинаний помимо общего сионистского аппарата. Есть в них какой-то несерьезный оттенок; вспоминаются водевильные фигуры — Тритш или Носсиг с их проектами…

    — Тритш и Носсиг провалились потому, что проекты их были плохи. Орден Бенэ-Цион придумал хороший проект — и вышло дело. И вообще ны не правы: напротив, почти все предприятия сионистского характера, из которых вышел «деловой» толк, созданы были помимо сионистского «аппарата». Аппарат» Русское слово. Что, вы не слышали о советском царстве, где пробовали делать коммерцию и индустрию через «аппарат» — и что вышло?

    Я протер очки и всмотрелся в него подозрительно.

    — Вы чего-то не договариваете, государь мой, — сказал я. — Только индустрия, да коммерция? Говорите уж до конца: а политика? Не предложите ли нам заняться и политической работой, параллельно с общесионистскими органами?

    — О-бя-за-тельно, — отчеканил г. С. Д. (С. значит Сатана и Д. значит — Дьявол). — Непременно. Преступно с вашей стороны допускать, чтобы в Англии и во всем мире думали, будто сионисты довольны палестинским режимом. Ибо из этого они заключат, что если у нас застой и провал, то виноват сионизм. А на самом деле виноват режим; и очень важно, чтобы это было объяснено в прессе и в парламенте. Очень важно, чтобы журналисты, депутаты и министры в Англии начали привыкать к мысли, что есть люди, и при том знающие люди, которые требуют аграрной реформы в Палестине; и почему они ее требуют. Очень важно, чтобы Англия, да и другие страны, знали, почему люди, как раз в делах этого рода опытные, считают, что Палестина осталась без гарнизона; и что из этого может выйти; и почему мы требуем восстановления еврейского полка. Очень важно, чтобы кто-нибудь принял меры к опорочению идеи арабского парламента; если правители ваши этого не делают, сделайте это вы.

    — Свои петиции, вроде Агудат-Исраэль? — спросил я, и, даже стакан пива отодвинул с возмущением.

    — Не пугайте меня жупелами. Агудат-Исраэль добивается вещей, которые по существу скверны: оттого и ненавистна. Вы добиваетесь вещей, которым в душе сочувствует девять десятых сионистской массы, например, — легиона; и все скажут: они правы. Кстати, ведь так уже и было. В 1915, 1916 и 1917 годах «аппарат» не хотел легиона, а активисты хотели, и пошли помимо аппарата, иногда наперекор ему; а теперь им за это устраивают овации.

    — То была война.

    — Тем более! Во всем мире принято считать, что именно в военное время без единой команды никак невозможно. А на деле оказалось, что сионизм только выиграл от политики активистов. Тем более в мирное время.

    — Бог знает, что вы проповедуете! — сказал я. — Анархия, разноголосица. Всегда два (если не больше) мнения перед миром, и оба под флагом «сионизма»? И чиновникам колониального ведомства в Лондоне будет предоставлено от собственного ума судить, который из двух сионизмов настоящий?

    — Вы опять меня пугаете словесами. В отместку позвольте вам сказать: все ваши жупелы — анархия и пр. — одна болтовня. Во-первых, взгляните, что происходит теперь. Вы, активисты, корректничаете, — вы даже ни одной статьи в общей прессе не напечатали. Что получилось? Все, кому нужно, знают о том, что в сионизме есть «два мнения», и вашим правителям всегда колют этим глаза. Арабы просто переводят ваши статьи и показывают англичанам: вот, мол, что на дне души у сионистов, а совсем не то, что говорят ихние дипломаты. А англичане в каждой официальной речи произносят слово «ваши экстремисты»; хуже того, — так как они знают про вас только из вторых рук, то они считают, что вы враги Англии и враги арабов; и в конце концов это вредит всему сионизму, ибо укореняет мнение, будто в его среде имеются чуть ли не поджигатели. Кому это полезно?

    Я возмутился:

    — Чем же мы виноваты? Чем тут помочь? Неужели отказаться от всякой дискуссии даже в сионистской печати?

    — Нет. Два мнения неизбежны; и неизбежно, что об их наличности будут знать и арабы, и англичане. Пусть же хоть знают из первоисточника, без вредных и опасных извращений. Во-вторых: именно тогда не будет путаницы и разноголосицы. По простой причине: тогда ваши правители сами будут настаивать на контакте и согласовании. Теперь они действуют так, как будто «второго мнения» не существует. Это и надо сделать невозможным: раз навсегда вынудить сионистский «аппарат» действовать в своей внешней политике так, как действует во внешней политике всякое разумное правительство — в контакте с оппозицией. Только это и даст гармонию.

    Я покачал головою:

    — Не могу согласиться. Хотя бы потому, что нельзя сегодня подпиливать сук, на который сам надеешься сесть завтра. Когда-нибудь заправилами будем мы. Значит, тогда другие будут вести самостоятельную политику, помимо нашего аппарата, перебегать нам дорогу? Спасибо.

    — Это неизбежно будет, если вы себя тогда будете вести так же нелепо, как нынешние ваши правители. А вы ведите себя умно. Будет и у вас, конечно, оппозиция, — но вы сами сделаете первый шаг и установите с нею постоянный контакт. Сами представьте министру и наместнику ее первачей: вот, мол, те люди, которые, если конгресс пожелает, займут наше место; люди инакомыслящие, но толковые и приличные; большинство конгресса у нас, но и их не следует вам, г. министр, ни бояться, ни считать бандитами. Тогда и оппозиция будет к вам корректна. И с точки зрения сионистского патриотизма вы поступите правильно. Ибо недопустимо, чтобы у людей, которые завтра, по воле конгресса, могут оказаться у «власти», не было готовых связей в английском политическом кругу. Недопустимо, чтобы к ним в этом кругу относились с предубеждением. Недопустимо, чтобы каждой новой экзекутиве пришлось терять первый год на проламывание льда. Заботьтесь об этом, и тогда у вас будет гармония. Конечно, если и вы будете поступать наоборот, как нынешние ваши хозяева положения,   то я сам посоветую тогдашней оппозиции искать собственных путей.

IV.

    Подумавши, я сказал:

    — Если принять вашу точку зрения, то надо создать нечто вроде второй сионистской организации, которая все, что нужно, будет делать сама; зачем же тогда ездить на конгресс и добиваться, как вы выражаетесь «власти»?

    — Во-первых, никто не говорит о «второй сионистской организации». Речь о том, чтобы та «часть» конгрессной организации, которой вы все равно являетесь, была сильна и богата. Во-вторых, — она должна делать не «все», а то, чего не хочет или не умеет делать общая организация, причиняя сим неделанием огромный вред сионизму. В-третьих ,именно тогда вы скорее и проще, не дожидаясь «катастрофы», добьетесь этой самой, так называемой, власти.

    — Как так?

    — Вы упомянули концерт, и я вас предупредил, что отвечу потом. Вот мой ответ: все убеждены, что по части теории сионистской музыки вы правы, вы доки; но очень многие сомневаются, умеете ли вы сами играть. Ваших концертов никто не слышал. Мне, вам и всем друзьям вашим приходится десять раз в день натыкаться на это возражение: «Мы вас в практической работе не видели. Отдельных людей, А. или Б., видели, но это не то. Как единая группа, вы ничего практического не создали. А нынешние правители, хоть и плохо, но кое-что создали, именно как группа». Правду я говорю или нет?

    — Это правда, — признался я, — это говорят даже доброжелатели.

    — Это — сильный довод против вас. В таком движении, как сионизм, где нет рутины, где ничто не идет «само собою», где надо всегда чего-то добиваться у правительства и всегда что-то новое и осязательное строить, — первый вопрос у среднего человека всегда будет такой: правы то они правы, но умеют ли они? Умеют ли они влиять на депутатов и министров? Умеют ли собирать деньги и руководить учреждениями? — На это ответить речами нельзя. Можно ответить только фактами. Создайте факты — масса их увидит. Но останетесь при «учительстве» — и масса будет вам весьма признательна, но (пока дело не кончится катастрофой) оставить аппарат в руках у других; ибо эти другие, худо ли, хорошо ли, все же показали, что они не только «учителя» — по еврейски: меламдим. И хуже того: ограничьтесь учительством — и скоро ваши лучшие «учителя» разбегутся от вас.

    — это почему?

    А вы посмотрите на свой человеческий состав. Вы им часто сами хвастаете, и вы правы. И в диаспоре, и в Палестине есть у вас люди, старые и молодые, имена которых связаны с реальным делом. С первыми годами колонизациии, со всем живым (кроме разве кевуцот), что есть в нынешнем периоде колонизации; с самоуправлением огромных еврейских общин; с самообороной в Палестине и на Украине; с земельной нашей политикой, с организацией индустрии, со страховым делом, со ввозом и вывозом, с выставками в Тель-Авиве, Вене и Варшаве и так далее, — вплоть до еврейских банков в Литве и в Париже. Целый ряд имен, и не то, что участников, а начинателей и учредителей. Даже среди журналистов ваших есть такие, которые создали аппарат, еврейской информации, охватывающей весь мир; и такие, что делали дело, о каком не смел еще мечтать ни Герцль, ни Нордау — завоевали для сионизма и Палестины почетное место во влиятельных органах центральной Европы. Неужели вы фантазируете, что всему этому гнезду первоклассной творческой энергии можно надолго навязать роль критиков, советчиков — и только? Что они согласятся сидеть у моря и ждать ласки конгресса — или катастрофы? Любоваться на чужую бездарность, грызть себе пальцы от нетерпения — и больше ничего? Завтракать с министрами, наместниками, эмирами, послами, — в качестве интервьюеров — и не сметь использовать эти завтраки иначе? Глядеть, как ишув остался без охраны — и жалостно писать об этом в вашем еженедельном сборнике опечаток? Сударь мой, вы меня вынуждаете закончить комплиментом, с которого я начал…

    На этом мы разбранились и ушли. Повторяю: у меня есть сто соображений против каждого его довода. Но дело не так просто — и стоит над ним подумать.

Altalena.

Рассвет №43, Париж 1926