Max Brod Reubeni. Kurt Wolf Verlag. München.
Удар по самолюбию, раскаленным клинком прорезавший мозг, разбитый кумир, прыжок с закрытыми глазами, а там… в старом теле новый дух. Память о прошлом с его позорным клеймом, на которое свободная мысль и упорное желание надело непроницаемую для человеческого глаза оболочку. Распалась оболочка, и вновь обрисовалось клеймо, — когда ослабла воля и вековое искушение мессианством победило. Таковы основные психологические этапы Реубени, князя Иудейского, каким обрисовал его Макс Брод.
Давид Лемель-Реубени был сыном талмудиста из Пражского гетто и матери, торговавшей старым железом. Десяти лет отроду он, вернувшись однажды домой, застал мать, вкладывающей воск в уши отца. На его недоуменный вопрос, отец ответил, что, по приказу Бургграфа, каждый год три представителя гетто должны являться в собор на проповедь. Для того, чтобы проповедь эта не проникла в уши, их заливают воском. НО, прибавил отец, долго это продолжаться не может, ибо будет послана делегация к князю, который милостив и отменит это постановление. И у мальчика вырвался вопль: почему всегда просить? Пусть другие просят, а мы будем приказывать и миловать. Так зародился мятеж. Отец объяснил страдания волей Божьей. Но в этих объяснениях Давид чувствовал противоречие. Грязь, бесправие, страх — для Богом избранных, а за стеной гетто солнце, уверенность, наслаждение жизнью, — для грешников, Богом оставленных, жертв его немилости. Где правда? Он рос, и новые мысли бурлили в голове. Так прошло несколько лет. В него влюбилась христианка — Моника, дочь кузнеца, с которым мать находилась в деловых сношениях. Он познал любовь, он полюбил природу, мозг волновало прошлое сторожа ворот гетто, который когда-то поднял бунт против общества и разбойничал во имя только ему понятного идеала.
Катастрофа. Эдикт о выселении евреев из Праги. Бесконечные заседания представителей общины. Взаимные обвинения. Старания выдвинуться на народном горе, борьба самолюбий. И ни одного голоса мятежа. Ни одного жеста самозащиты. Изыскание формы просьбы, какая лучше всего подействует и в результате… Моника, из любви к Давиду, пошла к влюбленному в нее Ландграфу и попросила отмены эдикта.
… Грешный Рим уничтожил святой Израиль и символ его святости — храм, и Рим торжествует. Неистовствующая Испания цветет. Он, Давид Лемель, совершил грех, какой столетиями не совершали дети гетто, но через этот грех пришло спасение целой общины. А евреи, что в другое время забросали бы его камнями, кричали ему, восемнадцатилетнему юноше — «Осанна». Ибо скарб из был спасен. Спасен его позором, телом любимой женщины. И сквозь разбитые стекла сторожки, вместе с бредом когда-то дерзнувшего, теперь сумасшедшего, под аккомпанемент проклятий погромно-настроенной толпы, в мозг его ворвалась и выкристаллизовалась мысль: если ценой его позора куплено спасение одной общины, то нет больше того преступления, какое нельзя было бы совершить во имя народной чести и народного блага. Уйти в чужой, блестящий мир, научиться, как из угнетенного стать угнетателем — вот цель. Он покидает свой родной дом, обокрав предварительно мать и вместе с Моникой отправляется в город, где по слухам новое учение (Лютера) разбивает гнет.
По дороге Моника его покинула и ушла с Ландскнехтом, который был храбрее и сильнее Давида Лемеля.
И, увидав ее уходящей с сильным и ловким соперником, он понял еще одну истину: побеждает физически сильный. Мессианство, богоизбранность, светоч мысли — пустой бред, если за ним нет физической силы, — а потому, отныне на устах его одна молитва: Слушай Израиль. Вот твой—меч.
С этим лозунгом появился в Европе Давид Реубени — Князь Иудейский.
Целью его было организовать армию, захватить Палестину и создать Еврейское государство. План от имени государства в центре Малой Азии, существовавшего, по Максу Броду, под названием «Хабор», исповедающего иудейскую религию и чей государственный язык был — еврейский, Давид Лемель решил вступить в переговоры с католическим миром. Он присвоил себе имя царствующего, якобы, в «Хаборе» дома Реубени и, в качестве такового, стал склонять группирующиеся вокруг Папы Клемента VII государства дать возможность ему, Реубени, навербовать среди евреев 50.000-ную армию, вооружить ее и на судах перебросить в Малую Азию против турок, для соединения с армией Хабора. Палестина должна была, в результате задуманной операции, отойти к Хабору.
В сопровождении блестящей свиты, он въехал в Венецию, но со стороны еврейской знати, освобожденной за особые заслуги от несения желтого знака, он сразу наткнулся на противодействие. Евреи отказали ему в денежной поддержке, ибо опасались за судьбу своих личных привилегий. Речь председателя общины — Мантино, заявившего, «что нам воинов не нужно, нам не хуже чем другим,» очень напоминает эпизод в XX столетии, когда раввин тоже нетронутой врагами общины, поклялся над бибилией, что евреям Палестина не нужна…
Разочарованный и замкнутый, покинул Реубени Венецию. Ему причиняло страдание то, что евреи по-прежнему уважают только богатых и привилегированных; что они ходят большими шагами точно всегда спасаясь от преследования.
Реубени сумел отлично обставить свой отъезд из Венеции. Распространились слухи, что он потому просил денег, ибо хотел испытать венецианских евреев. Его знакомство с европейской политикой и местными делами, проявленное в дискуссии с Мантино, создало ему необычайную славу. Путь его до Рима был триумфальным шествием. По пути все население, ка еврейское, так и христианское, выходило навстречу. И всюду та же трагедия. Он хотел, чтобы его встречали, как воина, а его принимали за Мессию… И чем сильнее он от этого открещивался, тем больше к нему именно так относились. Он очень привязался к Диего Перецу, или Соломону Молько, потомку маранов. Он любил его за прямоту мысли, за патрицианские жесты. Как хотел он быть понятым, хотя бы этим мальчиком, но ему и это не удалось. Опасаясь навлечь на себя гнев инквизиции за сношения с маранами, и тем уничтожить политические результаты своей миссии, Реубени должен был оттолкнуть услуги своего молодого друга. Диего понял по своему такое отношение к нему со стороны Реубени. Он решил, что князь иудейский признал недостойным его, как не еврея, и Молько — Перец сам совершил над собой обряд обрезания. Он умирал от неудачной операции. Давид Реубени не устоял. В его душе заговорило чувство жалости. Первая брешь в его лозунге: — нет того преступления, которым нельзя было бы уплатить за спасение чести и блага народа.
Реубени приехал в Рим, был хорошо принят папой, который в его плане увидел поддержку своего авторитета. Он добился разрешения вербовать еврейских солдат и получил рекомендательные письма к португальскому королю. Мантино приехал вслед за ним, чтобы сорвать его план. Так ездили в время мировой войны в XX столетии «сильные во Израиль» к чужим министрам с просьбой посылать евреев на какой угодно фронт, но только не в Палестину. Что что: случайная аналогия или умышленная аллегория?
Реубени встретился с двумя самыми знаменитыми людьми своего века — Микель Анжело и Макиавелли. Последний, подозревая истину, пытался добиться у Реубени признания, но, всех перехитривший, Макиавелли его не перехитрил. Слава Реубени росла, он получал деньги и подарки, которые он употреблял на вооружение и обучение еврейской молодежи. На него было произведено неудавшееся покушение. Это увеличило его популярность. Но поражение Рима сыграла свою роль. В Португалии его миссия провалилась. Он уехал оттуда, преследуемый инквизицией, под взрыв ненависти христиан и разочарованных маранов. Он был дважды арестован — в Испании и Франции, ограблен и, без средств, покинутый друзьями, вернулся в Рим.
Вечный город был разрушен нашествием и чумой. Почти все друзья убиты. О нем больше не думали. Он был воином, а его принимали, как учителя. Он требовал реальных действий, а от него ждали чудес. А когда чудеса не совершились, от него отвернулись. Психологии современников импонировало другое, и когда с этим другим пришел Молько, который видел пророческие сны, его провозгласили мессией. Евреи в собственные силы не верили, потому план самозащиты отвергли. Настроение безнадежности до полусмерти избитого раба, который «даже плакать разучился, не скрываясь, не стыдясь.»
Молько занялся тем, что в свое время так решительно отверг Реубени. Он ходатайствовал перед Папой о смягчении участи преследуемых единоверцев, и, благодаря особой благосклонности Папы, ему удалось многое сделать в этом отношении. Реубени в свое время ответил Папе, что для спасения португальских евреев он не ускорит поездки в Лиссабон, ибо приехал в Европу не как ходатай за отдельные общины, но как воин и политик, предлагающий обоюдо выгодный и равный союз.
Молько нашел Реубени в конуре. Он все еще считал его Учителем. Католики, несмотря на Папскую грамоту, арестовали Молько. Реубени пошел к Мантино просить о заступничестве для Молько. Между ними произошел диалог, охарактеризовавший об концепции: Итальянца, иудейского вероисповедания и носителя идеи национального возрождения, зародившегося в стенах Пражского гетто. В порыве дискуссии, Мантино признался, что подослал убийц к Реубени и что он донес на Молько. Реубени ушел в чрезвычайно угнетенном состоянии. Вопрос о дальнейшей борьбе за еврейский народ для него с этого момента был решен. Молько удалось бежать. Он убедил Реубени предложить Карлу V план союза против турок.
Реубени двинулся с ним в путь, но не как учитель. У него собственных желаний больше не было. Аудиенции у Карла он не добился. Молько был опознан, арестован и сожжен. Реубени умер в тюрьме.
Так закончилась борьба за идею еврейской государственности.
Грец считал Реубени авантюристом. Макс Брод возвел его в герои. Трагедия еврейского народа в том, что он распинает за желание «быть как все.»
Так было в 1520-30 годах, так было в 1917-19 годах. И не потому ли после испанской инквизиции, германского гетто, гайдаматчины, погромов в России и на Украине, еврейская история обогатилась страницей погромов в Палестине….
Добровольная Еврейская Пропаганда 